30 декабря 2011 г.
Роман «Американские тетради» («Любовь хаузкипера»)
21 декабря 2011 г.
20 декабря 2011 г.
Шорт-лист «Книгуру»
Короткий список «Книгуру»: http://kniguru.livejournal.com/22740.html.
Желаю «шортникам» удачи и денег!
Желаю «шортникам» удачи и денег!
19 декабря 2011 г.
12 декабря 2011 г.
Олег Чувакин, «Обыкновенное волшебство точка ру»
Закончил новый фантастический роман, первую книгу дилогии.
Читайте в Сети: http://samlib.ru/c/chuwakin_o_a/magic-1.shtml.
Аннотация.
XXI век, близкое будущее. У тринадцатилетнего Павлина Луганского по кличке Дворянчик на вооружении суровый принцип: «Дружба нужна тем, кто не умеет за себя постоять!»
В седьмом «А», где учится главный герой, ему завидуют и одновременно его боятся: он смел, решителен, упрям, он участник опасного дворового «футбола». Однако ему не удаётся ладить ни с учителями, ни с одноклассниками. Луганского считают заносчивым — тем, кто ставит себя выше других. Недруги Дворянчика устраивают ему изобретательные пакости.
В понедельник, после незаслуженной двойки по русскому и трудной драки со здоровяком Филимоновым, Павлин, лицо которого украшает огромный «фонарь», знакомится с Эдуардом — «обыкновенным волшебником». Тот готов мальчику помочь, но не обещает ни волшебной палочки, ни сверхспособностей. Заснув после обеда, Павлин видит первый из удивительных снов — сцен из сказочно-рыцарских времён, показанных от лица сэра Пикока Лугового. Скоро Павлин понимает, что увлекательные сновидения — нечто большее, чем картинки, навеянные чтением любимого Вальтера Скотта…
Читайте в Сети: http://samlib.ru/c/chuwakin_o_a/magic-1.shtml.
Аннотация.
XXI век, близкое будущее. У тринадцатилетнего Павлина Луганского по кличке Дворянчик на вооружении суровый принцип: «Дружба нужна тем, кто не умеет за себя постоять!»
В седьмом «А», где учится главный герой, ему завидуют и одновременно его боятся: он смел, решителен, упрям, он участник опасного дворового «футбола». Однако ему не удаётся ладить ни с учителями, ни с одноклассниками. Луганского считают заносчивым — тем, кто ставит себя выше других. Недруги Дворянчика устраивают ему изобретательные пакости.
В понедельник, после незаслуженной двойки по русскому и трудной драки со здоровяком Филимоновым, Павлин, лицо которого украшает огромный «фонарь», знакомится с Эдуардом — «обыкновенным волшебником». Тот готов мальчику помочь, но не обещает ни волшебной палочки, ни сверхспособностей. Заснув после обеда, Павлин видит первый из удивительных снов — сцен из сказочно-рыцарских времён, показанных от лица сэра Пикока Лугового. Скоро Павлин понимает, что увлекательные сновидения — нечто большее, чем картинки, навеянные чтением любимого Вальтера Скотта…
8 декабря 2011 г.
Поспешишь — людей насмешишь!
«Изумительный по силе пример мизантропа – это автор романа «Мертвый хватает живого», господин Чувакин. Да-да – именно автор, а не кто-то из героев романа. Если вы хотите узнать, что творится в голове у всех тех, кто пытается осчастливить человечество, настоятельно рекомендую эту книженцию. Герой романа, если он – мизантроп, имеет право даже не подозревать об этике, праве выбора, обязанности уважать чужие решения и прочей чепухе. Но в данном случае, к сожалению, об этих вещах не слыхал и сам автор. Его герой, ученый, осчасливливает человечество путем некоего газа, который превращает людей в зомби – и притом этот ученый положительный герой, а жалкие людишки, живущую скучную, никчемную, пустую жизнь и совершенно не умеющие любить – просто декорации, от которых отрывают один кусок мяса за другим. И смакуют. Впрочем, герой уверен – когда мясо кончится, его создания смогут перейти на вегетарианскую пищу…» (Конец цитаты).
«Мы обменялись номерами проводных и сотовых телефонов. Будем держать связь.
«Вдруг я передумал насчёт анонимности. Мне захотелось борьбы. Яростной, беспощадной. Не на живот, а на смерть…»
«Она так хорошо смотрелась на моём диване. Неприбранном. В домашней кофте. Пышные её волосы были стянуты на затылке. Я могу дать ей воды, и она вымоет голову. Пропасть сколько воды уйдёт на Регинины волосы. Вся моя вода уйдёт, наверное. И мне безумно захотелось отдать ей всю воду».
«Но я всегда любил трудности. Не они ли придают сил, энергии? Что бы был человек без препятствий и трудностей?»
Источник: http://morraine-z.livejournal.com/192462.html. (Орфография сохранена).
Автор: Мария Гинзбург (http://samlib.ru/k/kuznecowa_m_a/).
Речь в заметке, из которой я привёл цитату, в числе прочего идёт о моём романе «Мёртвый хватает живого», номинированном в 2011 году на сетевой конкурс «Триммера». Ну, а заодно в заметке речь идёт обо мне.
Обыкновенно я не отвечаю на выпады тех, кто критикует не произведение, но его автора.
В этот раз промолчать не могу.
Доверчивые люди могут счесть заметку, появившуюся в сети, правдивой.
* * *
1. «Изумительный по силе пример мизантропа – это автор романа «Мертвый хватает живого», господин Чувакин. Да-да – именно автор, а не кто-то из героев романа». (Конец цитаты). Критик настаивает: «Герой романа, если он – мизантроп, имеет право даже не подозревать об этике, праве выбора, обязанности уважать чужие решения и прочей чепухе. Но в данном случае, к сожалению, об этих вещах не слыхал и сам автор». (Конец цитаты).
Я слыхал «об этих вещах». Честное слово. Да-да, именно я.
2. «…и притом этот ученый положительный герой…» (Конец цитаты).
Во-первых, герои романа «Мёртвый хватает живого» (уточню: первой книги пятитомной эпопеи), — не плохие и хорошие, не «чёрно-белые». Они люди с их страстями, стремлениями, ошибками. С их жизнью, пусть и придуманной. В персонажах есть и положительное, и отрицательное. Сводить их к плохим и хорошим, делить их на «тех» и «этих» — значит примитивно упрощать.
Во-вторых, учёный, доктор Таволга, один из главных героев (показавшийся, видимо, критику настолько убедительным, что тот свёл его воедино с автором), — отнюдь не положительный герой, что ясно любому, кто прочёл весь текст романа. Я подчеркну: весь, а не половину или меньше. Впрочем, кое-что читателю должно стать ясно уже из записки, предваряющей роман: «Раскрытие темы конкурса. Сибирский учёный, директор секретного института, сделавший открытие, умалчивает о нём, хотя обязан доложить московскому начальству, и задумывает использовать открытие во благо человечества. Означенное «благо» учёный понимает весьма своеобразно…» Как видим, «благо» поставлено в кавычки. Кем же поставлено? Да автором, автором! Пресловутым мизантропом.
В-третьих, доктор Таволга — персонаж, без которого невозможно развитие основного сюжетного конфликта. Этот «положительный» герой — антагонист Алексея, героя, в котором положительное перевешивает отрицательное настолько, что даже типичный потребитель дешёвого фэнтези быстро отличит тут дурное от хорошего. И не рядовой антагонист, такой, как, например, Шурка Городнин, а — главный антагонист. Это, опять же, ясно любому, кто не поленился прочесть весь роман.
Вот он, Алексей, не пожелавший стать «зомби»:
«Все трое — Регина (в кресле), Софья, Шура (на диване), — слушали меня с мрачным видом. А мрачный вид слушающих — показатель безошибочный. Мрачный вид означает одно: слушатели верят рассказчику. Никто и не интересовался, почему у меня бинокль и каждое ли утро я в него наблюдаю. И не наблюдаю ли за ними на улице. И не влюблён ли я, скажем, в Регину. До того, как подняться к Регине (и после того, как увидел Таньку — и как Таньку мою убили), я чувствовал себя таким одиноким, что рассказывать, да что рассказывать — просто находиться здесь, среди людей, с которым я был знаком очень мало, шапочно, — было хорошо. Никто так не одинок, как человек, который считает, что достаточно изучил людей».
«Мы обменялись номерами проводных и сотовых телефонов. Будем держать связь.
Одиночества моего будто и не бывало.
Вот так люди и сходятся. Когда является общий враг. А то ведь живём в одном доме, видимся чуть не каждый день — и не чувствуем никакой нужды друг в друге. Это плохо. Новостей мы ждём не от того, кто рядом, а из телеящика или из радиоящика. Это ещё хуже. Помощи ждём не от соседей, не от друзей, а от государства. От мэра с губернатором. А это так плохо, что хуже некуда. Прав был Кропоткин: мы живём рядом с соседями, не зная их; наш сосед может умереть с голоду или заколотить своих детей, но нас это не касается: это дело полиции. Не уверен, что вспомнил точно, но суть та самая».
«Вдруг я передумал насчёт анонимности. Мне захотелось борьбы. Яростной, беспощадной. Не на живот, а на смерть…»
«Она так хорошо смотрелась на моём диване. Неприбранном. В домашней кофте. Пышные её волосы были стянуты на затылке. Я могу дать ей воды, и она вымоет голову. Пропасть сколько воды уйдёт на Регинины волосы. Вся моя вода уйдёт, наверное. И мне безумно захотелось отдать ей всю воду».
«В комнате я опять уставился на экран ноутбука.
«На ваших глазах происходит переход старой цивилизации к новой. Переход неизбежный и давно назревший. Переход, который нельзя ни отменить, ни отложить».
— Иди-ка ты в задницу, отец людоедов!»
«Но я всегда любил трудности. Не они ли придают сил, энергии? Что бы был человек без препятствий и трудностей?»
Думаю, отрывков достаточно.
Попробуйте теперь сказать, что положительный герой романа — мизантроп! (И я с ним заодно).
Есть ещё и в-четвёртых. Главы об Алексее недаром написаны от первого лица. Подчеркну: от первого — в то время как все остальные персонажи должны удовлетворяться лицом третьим! Трудно это не заметить: Алексей появляется в начале книги!
Исходя из «во-первых», «во-вторых», «в-третьих» и «в-четвёртых», заключаю: автор заметки не прочёл весь роман, а лишь поигрался с его фрагментами. Быть может, осилил первую часть и немного из второй. Или только те главы, что посвящены доктору Таволге. Прочёл — вероятно, не по желанию, а по конкурсной необходимости, числясь в четвёртой конкурсной группе, которой приходится читать мою, пятую, — килобайт пятьсот или семьсот из тысячи восьмисот, и решил, что вполне созрел для язвительной заметки.
Поспешишь — людей насмешишь!
Настоятельно рекомендую уважаемому критику не торопиться — и судить о героях книги, прочитав книгу целиком.
А уж суждение критика о личности романиста, что ни говори, целиком на совести критика. Когда некто, козыряющий в своих заметках словом «этика», судит не героя, но автора, он, по меньшей мере, ставит себя в неловкое положение.
3. «Если вы хотите узнать, что творится в голове у всех тех, кто пытается осчастливить человечество, настоятельно рекомендую эту книженцию». (Конец цитаты).
И снова — попадание в «молоко». Если пуля, конечно, предназначалась мне. Если моему герою-доктору — то цельтесь и стреляйте на здоровье. Но ежели готовите пулю для меня — то… то, по-моему, стрелок, не дочитавший «книженцию», не понял, что я скорее его союзник, нежели враг.
Я давний противник утопистов и прочих «улучшателей» человечества. Изучением утопий занимаюсь давно, и в 2007-2009 гг. написал на эту тему книгу (осталось отшлифовать и выложить в Интернет, да времени не хватает!..) Одна глава-статья, впрочем, выложена: http://samlib.ru/c/chuwakin_o_a/theory_04.shtml.
Автор заметки, заняв по отношению ко мне «противную» позицию, поступил примерно так же, как поступил объект статьи Г. П. Климов — по отношению к философу Ивану Ильину, которого едва ли читал.
* * *
Итак, почему же критик сделал вывод о… мизантропии романиста?
Мне хочется думать, что мой доктор Таволга получился настолько убедительным, что читателем был принят за автора. Однако я лишь пытаюсь себя утешить.
На самом деле всё проще: я и мой герой были включены критиком в список мизантропов потому, что доктора Таволги оказалось куда больше в короткой первой части романа, нежели в длинной второй, — а на ней-то торопливый критик и споткнулся.
Во второй части отважный Алексей в ОЗК и противогазе прорывается через город, отстреливаясь из «Макарова» от пристающих к нему мертвяков и желая остаться человеком, а «положительный» учёный превращается в ходячего трупа — очень мало, смею всех заверить, похожего на автора романа.
8 декабря 2011
На картинке видно, что слово «положительный» критик даже выделил полужирным шрифтом.
На картинке видно, что слово «положительный» критик даже выделил полужирным шрифтом.
5 декабря 2011 г.
Тюменские лотереи
Лотерейная традиция:
http://www.svobodanews.ru/archive/ru_news_zone/20111204/17/17.html?id=24410718
http://www.kommersant.ru/doc/749326
«Они говорили о лотерее. Отойдя метров на тридцать, Уинстон оглянулся. Они продолжали спорить оживлённо, страстно. Лотерея с её еженедельными сказочными выигрышами была единственным общественным событием, которое волновало пролов. Вероятно, миллионы людей видели в ней главное, если не единственное дело, ради которого стоит жить. Это была их услада, их безумство, их отдохновение, их интеллектуальный возбудитель».
http://www.svobodanews.ru/archive/ru_news_zone/20111204/17/17.html?id=24410718
http://www.kommersant.ru/doc/749326
«Они говорили о лотерее. Отойдя метров на тридцать, Уинстон оглянулся. Они продолжали спорить оживлённо, страстно. Лотерея с её еженедельными сказочными выигрышами была единственным общественным событием, которое волновало пролов. Вероятно, миллионы людей видели в ней главное, если не единственное дело, ради которого стоит жить. Это была их услада, их безумство, их отдохновение, их интеллектуальный возбудитель».
Оруэлл, 1984.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)